Робин Гуд с оптическим прицелом. Путь к престолу - Страница 45


К оглавлению

45

Евреи запросили не хило. Настолько нехило, что я сначала ушам своим не поверил. Ни много, ни мало, а разрешения на занятие ростовщичеством. Эксклюзивное. Чтобы только они и больше никто. Аргументировали грамотно: у них, мол, организация, не в пример храмовникам, прозрачная, книги расчетные может прочесть любой желающий, и, стало быть, процент в государеву казну они будут отчислять честно и аккуратно. Правда, они забыли добавить, что записи они ведут уж точно не на английском, и прочесть их — та еще проблемка. Да и про двойную бухгалтерию я наслышан, а в свете этого их честность оказывается под сомнением…

— … Ваше величество. Наши братья на севере сообщили нам, что вы милосердны к гонимому народу Израиля. Так неужели же вы думаете, что мы заплатим вам черной неблагодарностью?!

На лице бен Лейба написано такое искреннее возмущение, что я готов ему поверить. Почти готов. Почти. Но что-то мешает, что-то мешает…

— Рыцари Ордена Храма ведут торговлю даже шире нас, а ведь они, в первую очередь, рыцари! Воины! Разве пристало воинам заниматься торговлей, высчитывать, где дешевле полотно, а где дороже сало?..

А! Вот оно! Вот что мне мешает ему поверить! Глаза. Сам раскраснелся, праведным негодованием пышет, а глаза трезвые, холодные. И в них, как на экране калькулятора: цифры, цифры, цифры… Сколько заработают, сколько мне отдать придется, сколько на подарки Маше и прочим полезным людям потратить, сколько останется, сколько утаить удастся… И вспомнился мне задушевный друг Олег, который вот так же, тогда, в бане…

— Нет, уважаемый Иегуда, так не пойдет. Во-первых, ссориться с тамплиерами мне и самому — не резон, а во-вторых, подумайте сами: просто так вам храмовники такое не простят. Ребята они — вашего не глупей, и найдут чем ответить. Не слыхали про еврейские погромы? Услышите…

По лицам евреев видно, что если они и не представляют себе кто такие петлюровцы, бандеровцы и эсэсовцы, то с погромами знакомы все равно. И не понаслышке…

— Его высочество абсолютно прав, — негромко, но очень веско произносит вдруг леди де Леоне. — Вам мало событий восемьдесят девятого года? Люди уже и так с подозрением смотрят на ваши дворцы, которые соперничают с королевским, а вы хотите усиливать ненависть христиан и дальше?!

— Безумцы! — басит примас Тук. — Хотите накликать на себя кары небесные и земные?!

— Воспользуйтесь лучше тем, — продолжает Беатрис, не обращая внимания на поддержку своего громогласного воздыхателя, — что его высочество дает вам те же права, что и всем остальным подданным. Призовите своих братьев, которых изгнали во времена короля Генриха, призовите тех, кого сейчас гонят из владений Филиппа-Августа и из Кастилии. Живите здесь, торгуйте, занимайтесь ремеслами, платите налоги, и тогда добрый принц Робер защитит вас от всех напастей…

— …ибо у него светлый ум, верная рука, твердое слово и короткая расправа! — заканчивает замполит Адипатус. — И как сказано: «Блаженный Моисей в осиявшей его лицо духовной славе, на которую никто из людей не мог взирать, показал прообраз того, как при воскресении праведников прославятся тела святых; эту славу уже ныне верные души святых удостаиваются иметь по внутреннему человеку, ибо, сказано в Евангелии, мы открыты лицом».

Это он сейчас к чему? Какие тела святых? Господи, за что же мне такая мука — расшифровывать слова батьки Тука?!!

Но я не успеваю додумать мысль о своих мучениях с бравым примасом из Кентербери, как мое внимание привлекает непонятная картина. Леди де Леоне, только что равнодушно скользившая взглядом по толпе евреев, стоящих перед нами, вдруг приоткрыла рот и сделала странное движение, как если бы пыталась отогнать муху. Затем вгляделась пристальнее, вся напряглась…

Ее тело словно бы зазвенело от невероятного напряжения. Встав с места так, будто прекрасная леди только что проглотила пресловутый аршин, Беатрис неуверенно, но вполне целенаправленно двинулась к какому-то человеку в толпе. Ну, и что она в нем нашла? Мужичок как мужичок: седенький, сухонький, бородатенький. Хотя вот руки…

Руки у незнакомца были явно не купеческие. С такими руками — на пианино играть. Или сейфы вскрывать. Где же это я такие видел?..

Леди де Леоне подошла к мужичку и что-то сказала. Так, эдакой тарабарщины я еще не слыхивал, но седенький сухонький вроде понял. Поклонился в пояс, улыбнулся, а потом быстро затараторил что-то, прижимая руки к сердцу. Нет, определенно: у кого-то я видел такие же руки — тонкие, но, даже на вид, сильные, с длинными ловкими пальцами…

— Ваше высочество, — Беатрис повела дедулю ко мне. — Возможно, вам известен сей человек. Это — личный врач султана Салах-ад-Дина, Моисей бен Маймун.

О как! Врач Саладина?! Круто… Вспомнил! Такие же руки были у хирурга, Ильи Израилевича, который собирал меня после одной не очень удачной вылазки в горы… Именно такие! А Илья Израилевич доктор был — от бога! Так значит и этот — такой же? Ну, надо думать, Саладин — чувак был крутой, и в личные врачи к нему абы кто не прошел бы. Надо бы этого «врача без границ» к себе переманить…

Я приподнялся, чтобы поприветствовать заморское светило медицины, но тут опять вмешался папаша Тук. Он только что освежил свои мысли хорошим таким кубком вина — литра на три-четыре — и вот теперь, громогласно рыгнув, он провозгласил:

— Ага! Знаю я тебя, морда языческая! А ну, расскажи нам всем: от чего умер богомерзкий Саладин? Тут вот некоторые сомневаются, что его не наш принц копьем сразил! Правду говори, язычник!

45