— Боролся, — сообщает замполит. — Отчаянно сражался, изо всех моих невеликих сил, но — увы! — в который раз был повержен врагом-искусителем. Грешник я, великий грешник! И как только принц, пресветлый наш Робер терпит возле себя такого грешника, как я?..
И он сокрушенно вздыхает, вгрызаясь в олений бок.
— Впрочем, принц, — продолжает он, прожевав, — человек такой светлый, что, можно сказать, почти святой. Почти, это потому что еще жив, а вот помре… Да что же это я?! Как только я помыслить об таком мог?! Скотина я, неблагодарная!..
И отец Адипатус несколько раз врезал сам себе по щекам, да так, что только звон пошел.
— Ведь вот ежели бы не принц — кто бы я был? Беглый расстрига, к тому же еще — и разбойник. А кем я стал, благодаря ему? Примасом всей Англии, так-то вот. Хотя я, может, и не великий толкователь Писания, и не так силен духом, как святой Фома, но все же, думаю, из меня выйдет не самый плохой пастырь. А, кроме того, сладчайший Иисус всегда говорил, что Бог есть любовь, и, стал быть, пастырь, любящий и, сдается мне, очень даже любимый, будет лучшим среди равных. Ибо кто еще научит любви, как не тот, кто познал ее всю, испил, точно бочонок доброго вина, до самого донышка?..
И примас всея Англии сокрушенно замотал головой.
— Это когда же ты ее познал, отец Тук, то есть — Адипатус? Тебе ж вроде как и не положено, а?
— Я тебе так скажу, сэр Джон, — отец Тук напускает на себя серьезный вид. — Все на этом свете — от Господа, только клопы, комары и оводы — от лукавого. И ежели суждено человеку полюбить, так его на это Господь сподвигнул.
Он вздыхает и заводит очи горе:
— Знавал я когда-то одного паломника, так тот, подвыпив, все время распевал канцону, услышанную им где-то в Кастилии. Как же там было?..
Любовь — порожденье свободы святой!
Она восстает на яростный, смертный бой
С законами, что писаны людьми…
Меня ты любишь? На, возьми!
Но берегись, когда меня обманешь…
Класс! Что-то такое я слышал, только как-то по-другому. И в другое время…
— И вот теперь познал я, сколь верна была эта канцона, и сколь сильна и могуча есть любовь…
Так, понятно: сейчас наш несравненный златоуст начнет распинаться о своей «неземной любови» к Беатрис де Леоне. А мне Джон нужен, а то в кровать обратно лечь не дадут…
— Джон! Ты мне нужен. Пошли!
Джонни вскакивает и с готовностью устремляется ко мне, попутно прихватив свой полеакс и длинный лук. На обратном пути он успевает засыпать меня градом вопросов: что случилось? В Тауэр пробрались враги? Принцесса Марион, да хранит ее господь, похищена? А что похищено? Казна? Мой волшебный лук? Меч? Сенешаль Англии?.. Вопросы сыплются, словно горох из мешка, но что я могу ему ответить? Сам ни хрена не знаю!..
Вот, наконец, и наша спальня…
— Дорогая, я привел Джона. Теперь ты объяснишь нам, что случилось?
Моя ненаглядная поднимает на нас свои заспанные глазки:
— Джона? Ах, да, я совсем забыла! — она мило улыбается. — Я хотела попросить Джона примерно наказать Эм — например, оттаскать ее за косы. Любимый, эта соня подала мне холодное молоко, хотя я просила — теплое. Было бы еще лучше, если бы она приготовила поссет, но она совершенно недогадливая… Не то, что Бетси, хотя эта вертушка — тоже хороша! Вчера я велела Эм оттаскать Бетси за косы, чтобы та прекратила строить глазки всем рыцарям сразу. Только Эм ее не нашла… А сегодня я подумала-подумала и решила: просить Джона наказывать Эм — неправильно. Вот я и велела Бетси поколотить Эм палкой…
Надо думать, Бетси выполнила это приказание с энтузиазмом, особенно — в свете вчерашней несостоявшейся экзекуции. А насколько я знаю Бетси, уж она-то Эм быстро отыщет. И палку подберет посолиднее… Значит: Джон свободен, а я, наконец, смогу лечь обратно в кровать…
— Покойной ночи, ваше высочество, — кланяется Джон моей супруге. — Извиняйте, коли что не так…
После этих слов, Джон испаряется, бросив на меня сочувствующий взгляд. Постель, постель, посте…
— …Милый! Милый!
Господи, что еще?..
— Скажи, а ты умеешь готовить поссет?
Да я не то, что не умею его готовить — я и пить-то его еще не научился!..
— Я тебя научу. Это очень просто! Надо взять полгоршочка сливок, только обязательно пожирнее. Поставишь их на огонь и, пока они закипают — взбиваешь четыре яйца…
Под Машенькин голосок так хорошо засыпается…
— … Милый! МИЛЫЙ!!!
— А?.. Что?..
— Я спрашиваю: ведь, правда, это просто?
— Ага…
— Вот. А Эм и не подумала приготовить. Вредная девчонка…
Ага. Знаю я еще одну вредную девчонку, которая будит меня каждые пять минут…
— …Милый! МИЛЫЙ!!!
— Да, мое счастье…
— Мне вдруг так захотелось вареной баранины. Ты не мог бы спросить у Мойши Беймамона: холодная баранина не повредит ребенку?
Отцу она его повредит, блин! Ладно, пойдем, разбудим Айболита и спросим…
Если бы Мария только не давала мне спать по ночам — было бы еще полбеды. Но от нее ж и днем покоя не дождешься!..
— …Ваше высочество, я бы попросил вас учесть, что владения Ордена Храма не облагаются церковным налогом, из чего следует…
Что «следует», узнать мне так и не довелось, потому как в зал ворвалась моя ненаглядная супруга. И с места в карьер припустила:
— Мой дорогой супруг, я хотела бы знать: я все еще хозяйка в этом замке, или, может быть, вы нашли себе другую супругу?! Я просто хочу знать!..
— Дорогая, я прошу вас, успокойтесь! Что это вы взяли себе в голову? Откуда такие мысли?