Матушка говорила не раз, что главное здесь — в первый же раз сразу разобраться, к какому роду будущих отцов принадлежит твой супруг. И тогда уж станет ясно, как действовать с ним до той поры, пока дитя не появится на свет. Я с ужасом думала, что не перенесла бы одиночества, а матушка смеялась и приговаривала, что беглец — муж наилучший из всех прочих. Он не мешается дома и дает возможность спокойно ко всему подготовиться. И что муж — хвастун и муж — ревнивец куда как хуже. Первый будет хвастать всем вокруг о том, что ты на сносях, а если вдруг родится девочка, а не наследник, о котором он уже прожужжал все уши своим друзьям и соседям, то он впадет в такую печаль и обиду, словно ты это сделала нарочно, только чтобы его расстроить. И, что еще хуже, тут же, не откладывая, примется за попытки исправить эту досадную женскую ошибку… А второй так изведет тебя своими капризами и придирками, что ты крепко призадумаешься, прежде чем снова допустить его на ложе. Я, помнится, горячо говорила матушке, что мечтаю о том, чтобы не расставаться со своим мужем ни на один день. И чтобы он заботился обо мне и любил, как только могут любить настоящие рыцари. И что он не будет таков, как прочие, когда я буду ожидать нашего первенца. Она улыбалась и обещала вернуться к этому разговору позже, когда сама я буду в тягости. А я, неразумная, обижалась на нее. О, дорогая моя матушка, как же вы были правы! С каждым часом я убеждаюсь все больше и больше истинности ваших слов. Потому что мне, грешной, достался тот супруг, о котором вы более всего сокрушались, и которого вы нарекли огорчительно для меня, но все же, надо признать, удивительно точно — нянькой…
Я и помыслить не могла, что это так трудно! И более боялась всех трех прочих… А зря! Потому что нет ничего тяжелее, чем любимый супруг, который просто не дает тебе продохнуть от своей заботы. И делает это так беспрестанно, что через пару месяцев его уже хочется услать в какой-нибудь крестовый поход. Муж-нянька вдруг начинает принимать тебя за совершенную дурочку, страдающую к тому же всеми возможными болезнями, и не дает тебе есть, спать и заниматься тем, чем необходимо. Он заставляет затопить камин, когда на улице жара, не разрешает пройти и нескольких десятков шагов, не дает посидеть и поболтать с другими женщинами — и все из-за заботы о тебе. Чтобы ты не захворала, не устала и не расстроилась. И искренне удивляется, что ты начинаешь плакать при одном его приближении, потому что понимаешь, что дошить рубашечку, дослушать историю или дойти до того места, куда ты собиралась, тебе не удастся. И в то же время эти мужья бывают удивительно бестолковы, когда тебе придет в голову вдруг, иногда, изредка попросить их о каком-нибудь пустяке. Будь уверена, что они ничего не найдут, не сделают и не принесут. А если и сделают, то не то, что тебе нужно. И в очередной раз удивятся, что на глаза тебе навернуться слезы… Правда, матушка отмечала, что у таких мужей есть одно очень похвальное качество — они дают тебе отдохнуть спокойно после рождения ребенка и не докучают своим обществом в опочивальне, лишь только повивальная бабка соберет свои пожитки… Приходится признать, что я, хоть и не считаю это за великое благо, спорить с матушкой теперь не возьмусь. Потому что убедилась, насколько мудра она была во всем, что говорила до этого…
Так что в последнее время я, хоть и люблю мужа всем сердцем, даже рада, когда супруг мой, возлюбленный Робер, оставляет меня хоть на пару дней в покое, хотя раньше и помыслить не могла, чтобы расстаться с ним даже на миг. И все больше и больше я хочу домой. К маме. К маме и Нектоне. Но, боясь обидеть моего любимого, не заговаривала об этом. Да, конечно, я здесь не одна — но батюшка, хоть и любит меня, и находится рядом, в таких вопросах не смыслит ровным счетом ничего. Да и откуда бы ему в этом разбираться, если он, по словам матушки, в прежние времена счастливо совмещал в себе все разновидности мужей, хвала небесам, за исключением самого огорчительного — то есть месяцами пропадал, разъезжал по соседям, пил и хвастался, а в перерывах между визитами сердился и требовал луну с неба. Но у матушки все было налажено таким замечательным образом, что ее это все ровным счетом не касалось. За дверями своей опочивальни она прекрасно проводила время с Нектоной, а позже и со мной, предоставив батюшке право изводить челядь, сколько ему вздумается. А мне только предстоит этому учиться…
Только один человек мне отрадой — леди де Леоне. Не иначе как небеса послали мне ее в утешение! В ее мудрых словах не раз находила я покой, ее теплый взгляд ободрял меня, а нежные руки вытирали мои слезы. Мы столько времени проводили вместе, что понемногу стали поверять друг другу свои тайны. Я рассказала ей все без утайки о том, как повстречала моего дорогого, моего любимого супруга, как он ухаживал за мной, как просил моей руки… Не подумайте, что я хвасталась — но мне так хотелось рассказать об этом! Она согласилась со мной, что история моя так же занимательна, как история Тристана и Изольды, но только с хорошим концом… но о себе рассказывать долго не хотела. А я смотрела на нее и все думала, а что же за история приключилась с ней? Она красива, богата и знатна — это становилось понятно сразу, стоило лишь взглянуть на нее, на то, как она ходит, как говорит, как держится. Заграничное воспитание ее так отличалось от наших простых привычек, что поначалу я сильно робела в ее присутствии. А уж о том, чтобы как следует расспросить ее о причинах, заставивших сначала отправиться в такое далекое путешествие из самой Франции, а потом с легкостью отказаться от этого намерения, и речи не шло. Я так была рада, что она согласилась остаться со мной, хотя опасность уже миновала, и можно было продолжать свое паломничество, что у меня и духу бы не хватило напомнить ей о деве Эверильде. Так что паломники давно ушли, а она осталась. И я молила Господа, чтобы она оставалась здесь как можно дольше. Я даже предложила ей место главной придворной дамы при моем дворе, и она тепло поблагодарила меня за это предложение, и согласилась… Ну, во всяком случае, не отказала.