— Вывих, — сообщила она мне результат осмотра. — Просто вывих.
Ну, это я и сам догадался. Перелома я не нащупал, а вывих — мура! Жаль, что некому вправить…
И в этот момент хлынул дождь. Веселый и дружный весенний ливень. Тяжелые капли забарабанили по земле, по веткам ближних кустов и дальних деревьев…
— Ах! — Ингеборга метнулась, было, к останкам своего транспортного средства, но остановилась и встала с растерянным видом…
— Ваше величество! Возьмите мой плащ! Он приторочен к седлу этого мастодонта…
Экс-королева Франции недоверчиво приблизилась к Адлеру и осторожно сняла с седла тючок. Развернула его…
— Ваше величество! Я не могу надеть ЭТО!..
Чего еще? Это мой «ночной халат», который я прихватил с собой на тот случай, если вдруг станет холодно. Он горностаями подбит…
— Одевайте, говорю я вам! Да что же это такое?!
С трудом поднявшись и удерживая равновесие на одной ноге, я закутал свою спутницу в плащ. Ингеборга подчинилась, но недоверчиво покачала головой, а затем решительно подставила мне свое укутанное в горностаев плечо:
— Обопрись! — скомандовала она. — Видишь, — короткий взмах руки, — стог сена. Там мы и переждем дождь…
Стараясь не очень нагружать свой живой костыль, я захромал в указанном направлении. Чертов Адлер, подумав, двинулся за нами…
До стога мы добрались не скоро, так что я успел промокнуть до нитки, да и королеве тоже досталось по самое, по не балуй. Зарывшись в сено, мы невольно прижались друг к другу, в тщетной попытке хоть как-то согреться. Во, попали…
— Ты сказал, что Беренгарии грозит опасность, — произнесла вдруг Ингеборга, — но не сказал, какая.
Нашла о чем спросить. Вернее, когда спросить! Впрочем, если это отвлечет ее от холода, так и на здоровьице…
— Евреи сообщили, — проговорил я, клацая зубами, — что Ричарду зачем-то потребовались проводники, знающие Наварру. Нетрудно догадаться, на кой. Так что если матушка спряталась у себя в королевстве, то она выбрала неудачный момент: папа Ричард будет там месяца через два, а тогда…
Что «тогда» я договаривать не стал, но Ингеборга поняла. Она помолчала, затем глубоко вздохнула и произнесла:
— Ее нет в Наварре, но от этого никому не легче. Ричард на этом не остановится.
Она чуть понизила голос и с грустью проговорила:
— Раз уж он собрался отыскать ее — будь уверен, он будет искать не только в Наварре. Так что всем станет хуже. И особенно — тебе…
— Мне? С чего? Старушку, конечно, жаль — из-за меня ведь влипла…
— Из-за тебя, дружок, из-за тебя…
Она посмотрела на меня чуть ли не с сожалением, а потом вдруг спросила:
— Послушай, давно хотела узнать: кто ты? Ромей?
А «ромей» — это кто? Римлянин, что ли? И с чего она взяла, что я римлянин? А-а, знаю: слышала, как Энгельс называл меня «Ромейн». Вот и решила черти чего…
— Ага. Юлий Цезарь меня зовут…
Ингеборга засмеялась, как мне показалось — с облегчением:
— И тебя убили сенаторы?
Чего? А, да… Вроде там с этим Цезарем все как-то кисло закончилось…
— Не, отбился. Из лука их всех положил…
— Я почему-то так и подумала, что ты себя в обиду не дашь!
И с этими словами Ингеборга вдруг приподнялась, схватила меня за ногу и резко дернула, выворачивая стопу…
— Уй, б…!
— Ну, тебе легче?
Едрить! А ведь и правда, вправила мне ногу! Ну, королева, ну, мастер…
Я уже собирался поблагодарить франко-датчанку за столь своевременную медицинскую помощь, как вдруг меня словно громом ударило. А чего это Ингеборга со мной на «ты» вдруг перешла? Со мной «на ты» кто себе говорить позволяет? Ну, дядя Вилли, так ведь он — «дядя», да к тому же, кажется, полагает, что старше меня… Ну, иногда, в приватной, так сказать, обстановке, сбиваются на «ты» Энгельс и Маленький Джон. Так они со мной «на ты» общались, когда я еще самозванцем не был, вот у них иногда память прежних дней и дает себя знать… А еще кто? Только Маша, да и то — в постели… В постели?! Так это что же? Неужто воспылала? Эка!..
Королева влюбилась? В сибирского мужика? Вот это я крут! Погоди-ка… А если проверить? А запросто! В самом худом случае — ну, получу разок по морде…
Я обнял свою исцелительницу и прижался губами к ее губам. Мать моя! Вот это — да! Японский бог, а я уж думал, что в эти времена никто целоваться не умеет! Слушайте-ка, а губы у нее — это что-то! Тут она, пожалуй, и Маше сто очков вперед даст!..
Поцелуй затянулся на добрых три минуты, а потом… А потом все произошло именно так, как и должно происходить, когда красивая, достаточно молодая женщина оказывается в стогу, в горизонтальном положении, в обнимку с не старым еще мужиком средней агрессивности и нормальной ориентации…
— … Спасибо! — погладил я Ингеборгу по плечу. — Это было здорово!
Она ничего не ответила, лишь задумчиво лежала, глядя куда-то сквозь сено вверх. Господи, что же еще сказать-то? Да, кстати…
— Знаешь, я должен открыть тебе одну тайну… Только, пожалуйста, не перебивай меня, ладно?
Королева кивнула.
— Ты сказала, что визит Ричарда в Наварру опасен, в первую очередь, для меня. Так вот, если там нет Беренгарии, которая, откровенно говоря, здорово мне помогла своим признанием, то мне глубоко плевать и на Ричарда, и на Наварру. Потому что я, — тут я собрался с духом и выпалил, — никакой не сын Ричарда, и уж тем более — не сын Беренгарии! Я просто авантюрист, который воспользовался удобным моментом.
— Я знаю, — улыбнулась Ингеборга, и потянулась. — А ты не боишься говорить мне все это? Вдруг я проболтаюсь?